Иван Давыдов. Об упрощении языка. Приглашение к разговору (пока на русском) Об упрощении языка. Приглашение к разговору (пока на русском) Иван Давыдов "Свежий "Московский комсомолец"!" - крик, которым встречает меня каждое утро газетчик возле метро. Если вдуматься, звучит пугающе. Представляется гора дымящегося мяса в луже крови. "Новая "Лиза" по три рубля, старые "Лизы" по два рубля!" - надрывался в пригородной электричке другой продавец (на сутенера, замечу в скобках, вовсе не похожий). Язык уличной торговли - один из самых молодых в семье "языков русской культуры". Можно говорить о традициях, офенях, коробейниках, даже написать об этом исследование, которое, глядишь, еще и напечатают, - книг такого рода в последнее время появилось немало. Русский бизнес, как это ни странно, озаботился поиском исторических корней. Но это слова, реклама, формирование имиджа и т.п. Современный русский бизнес не имеет никакого отношения к дореволюционному предпринимательству. И если бы нынешние представители бизнеса, желающие, напротив, такое отношение обосновать, всерьез попробовали выражаться на языке "купечества", у них бы возникли серьезные проблемы. Именно потому, что бизнес и предпринимательство - слова разных языков. Новая структура требует нового языка, и представители этой структуры, вопреки собственным рассуждениям об исторической преемственности, этот язык формируют. Язык большого бизнеса, начинавшийся, по понятным причинам, с блатной фени, плавно трансформировался в замысловатую смесь, где феня уже не играет прежней роли, явно вытесненная ублюдочным вариантом "делового английского", точнее, американского, зато появился русский литературный, узнаваемый, правда, с трудом. Этот "новояз" я назвал бы "пиджн рашен". "Хеджирование фьючерсов" - рекламное объявление в метро, звучащее как шифр, но, наверное, понятное профессионалам. Или, например, фрагмент разговора двух работниц звукозаписывающих компаний: "Только владелец (непонятно, почему не оунер) рекординга может (кэнит? биэйблит?) назначать роялти сингеру". Довелось мне видеть и договор, в котором одна из сторон рекомендовалась: "Иванов Иван Иванович, в дальнейшем именуемый менеджмент". Но я хотел поговорить все же о представителях "малого бизнеса", которые не хеджируют фьючерсов и не именуют себя в дальнейшем менеджментами, хотя, вероятно, втайне об этом мечтают (какой солдат не желает стать генералом?). Язык, на котором говорят между собой сильные мира сего - банкиры и хозяева компаний, не так интересен простому смертному. Не знаю, как вы, а я лично редко беседую с нефтяными магнатами. А вот речь уличных торговцев (чем угодно) и рекламные объявления всяческих мелких фирм, магазинчиков и т.п. обрушиваются на любого из нас практически ежедневно, агрессивно вытесняя из обихода безнадежно устаревший, но отчего-то, вероятно, в силу привычки, все еще милый русский язык. (Лирическое отступление: объявление, пришпиленное к окошку газетного киоска. "Жетонов на телефон не бывает." В этом чувствуется жизненная позиция. Даже своеобразная метафизика.) На каком языке они говорят с нами? Это не русский, по крайней мере, не тот русский, которому учили в школе. Русский, очевидно, послужил основой, но сильно изменился в соответствии с определенными правилами. Прежде всего этот новый язык тяготеет к максимальной простоте. Его должен понимать всякий прохожий (иначе говоря, "любой дурак"). К тому же чем проще текст, тем мобильнее, во всех смыслах. Отсюда "старые Лизы", о которых я упоминал вначале. Добавь газетчик слово "журнал", они не появились бы. Но текст стал бы длиннее. За краткость приходится платить грамматическими огрехами, но творцы нового языка на это готовы. Между прочим, этот язык не так уж далек от настоящего, народного русского. В одной из телепередач, посвященной проблемам села, безвестная старушка излагала свои мысли примерно так: "Зима скоро, дрова нету, деньги где, еда где, гады воруют". Налицо максимальное редуцирование, после которого выживают только категорематические слова. Грамматика страдает, но мысль ясна и выражена кратко. Отдельно стоит отметить отсутствие глаголов. "Гады воруют" явно затесалось сюда случайно и свидетельствует разве что об успешности коммунистической пропаганды. (Лирическое отступление: объявление. "Срочное размножение цветных оригиналов". Люди, повесившие его на стене дома в центре Москвы, не помогают талантливым неграм найти спутников (спутниц) жизни. Более того, это даже не расистская провокация. У них просто есть хороший ксерокс.) Цитировать можно до бесконечности. Примерам несть числа. Стоит только выйти на улицу, купить сигарет, например, "Петр I. Легкие". Это не антикварный ливер. Это сигареты. Но, кажется, уже можно говорить о тенденциях, хотя предлагаемые выводы и носят сугубо предварительный характер. Язык, к несчастью, создается на улицах, а не на кафедрах университетов и даже не в банках. Язык, на котором сегодня говорят уличные торговцы (часть народа, и немалая, между прочим), завтра может стать русским, уничтожив тот русский, на котором пока еще говорим все мы. Новый русский язык будет прост и доступен. В нем останутся только существительные в именительном падеже, необходимые прилагательные, может быть, несколько наречий. Судьба глаголов лично мне не ясна. Удастся ли без них обойтись? Некоторые, наверно, выживут, но станут неизменяемыми. Время покажет. И тогда речь "высшего командного состава" (владельцев фирм и т.п., говорящих на "пиджн рашен") будет специалистами переводиться на простонародный русский. Приказ "баить гуды квикли по эни прайсу", исходящий от шефа, будет для рядового продавца звучать как "товары быстрей цена не важно". Ну и знаков препинания, конечно, не будет. Как жетонов на телефон. Работа по упрощению языка ведется не только уличными торговцами. В числе их союзников - массовая пресса и популярная литература. Но это темы для отдельного разговора. Кстати, о литературе. Классику, очевидно, придется переводить и на пиджн, и на русский народный (если только классика кому-то понадобится). И как будет выглядеть старая русская литература на новых русских языках - большой вопрос. Еще один вопрос, довольно привычный, - что делать? Можно ли игнорировать процесс упрощения русского языка? Или противодействовать ему? Или, наоборот, содействовать? И еще вариант - может быть, я ошибаюсь, и никакого процесса упрощения языка на самом деле нет? Что-то, возможно, прояснится, если нам с вами, гипотетические читатели, удастся обсудить этот вопрос в РЖ. Этот текст, как и было сказано, - приглашение к разговору, пока еще на русском, о том языке, который стремится занять его, русского языка, место.
|