АДСКОЕ ПЛАМЯ
АЛМАЗНАЯ ТРУБА
АТОЛЛ ФАКАОФО
БЕЛЫЙ РОГ
БУХТА РАДУЖНЫХ СТРУЙ
ВСТРЕЧА НАД ТУСКАРОРОЙ
ГОЛЕЦ ПОДЛУННЫЙ
"КАТТИ САРК"
ОБСЕРВАТОРИЯ НУР-И-ДЕШТ
ОЗЕРО ГОРНЫХ ДУХОВ
ОЛГОЙ-ХОРХОЙ
ПОСЛЕДНИЙ МАРСЕЛЬ
ПУТЯМИ СТАРЫХ ГОРНЯКОВ
ПЯТЬ КАРТИН
ТЕНЬ МИНУВШЕГО
ЭЛЛИНСКИЙ СЕКРЕТ
ЮРТА ВОРОНА

Рассказы, вошедшие в тома сочинений, за малым исключением,
написаны в начале моего литературного пути. Семь рассказов: "Встреча
над Тускаророй", "Эллинский Секрет", "Озеро Горных Духов", "Путями
Старых Горняков", "Олгой-Хорхой" (о первом издании неточно названный
"Аллергорхой-Хорхой"), "Катти Сарк" и "Голец Подлунный" - были
написаны в 1942 - 1943 годах и увидели свет в 1944 году (кроме
"Эллинского Секрета", изданного лишь в 1968 году). Другие восемь
рассказов: "Белый Рог", "Тень Минувшего", "Алмазная Труба",
"Обсерватория Нур-и-Дешт", "Бухта Радужных Струй", "Последний
Марсель", "Атолл Факаофо" и "Звездные Корабли" - написаны в 1944-м и
изданы в 1945 году, кроме последнего, опубликованного в 1948 году.
Третий цикл рассказов: "Юрта Ворона", "Афанеор, дочь Ахархеллена",
"Сердце Змеи" и "Пять Картин" - появился лишь в 1958 - 1959 годах. За
время почти 15-летнего перерыва был написан только один рассказ
"Адское Пламя" (написан в 1948 году, издан в 1954 году).
Большинство рассказов первого и второго циклов было посвящено
популяризации необыкновенных явлений и научных открытий,
реже - высочайших достижений мореходного мастерства ("Катти Сарк",
"Последний Марсель"). "Эллинский Секрет", где я впервые поставил
вопрос о материалистическом понимании генной памяти, и "Звездные
Корабли", с их концепцией множественности обитаемых миров и общности
мыслящих существ Вселенной, слишком опережали привычные для литературы
того времени представления и потому задержались с опубликованием.
В позднейшем цикле центр интереса передвинулся на людей в
необычайной обстановке настоящего или далекого будущего.
Когда писались первые рассказы, наука в нашей стране да и во всем
мире еще не претерпела того бурного развития, можно сказать, взрыва,
какой характерен для второй половины века. Научная популяризация по
количеству книг находилась на весьма низком уровне. Знакомство
широкого читателя с достижениями, а главное - возможностями науки было
еще весьма ограничено.
Для меня, ученого, тогда не помышлявшего о пути писателя,
казалось важным показать всю великолепную мощь познания, беспредельный
интерес видения мира, открывающийся трудом ученого, решающее ею
воздействие на самовоспитание. Все это ныне не нуждается в
доказательствах. Многое (хотя все еще недостаточно) сделано в области
популяризации науки. Интерес и романтика научного исследования знакомы
большинству читателей, число ученых возросло в сотни раз.
Рассказы "о необыкновенном" вряд ли удивят сейчас кого-либо из
образованных людей, тридцать лет спустя после их написания.
Этот срок, большой даже для обычных темпов довоенной науки, на
самим деле гораздо больше после гигантского перелома в мощности
исследований и открытий, совершившегося в конце сороковых годов и ныне
грозящего перенасыщением научной информацией. Интересно оглянуться
назад и посмотреть, как же отразилось современное развитие науки на
"необыкновенностях" конца тридцатых годов, тогдашней передовой линии в
некоторых естественноисторических вопросах.
Проблема накопления тяжелой воды вне термического перемешивания
на дне глубочайших океанических впадин ("Встреча над Тускаророй") еще
остается открытой. Не добыто решающих доказательств ни за, ни против.
С изобретением компьютеров и разработкой кибернетики мы
приблизились наконец к материалистическому пониманию работы мозга и
механизма памяти. Поэтому рассказ "Эллинский Секрет", не напечатанный
сначала из-за его кажущейся "мистики", мог быть опубликован в
шестидесятых годах, уже после более подробной трактовки "памяти
поколений" в моем романе "Лезвие бритвы".
Поучительно для отъявленных скептиков, что все явления природы,
не поддающиеся объяснению на современном уровне науки, кажутся нам
мистикой. Однако они сразу теряют свое сверхъестественное одеяние,
едва наука поднимается до их понимания и объяснения.
Со времени опубликования "Озера Горных Духов" на Алтае
действительно открыто ртутное месторождение при иных, не связанных с
картиной Г.И. Гуркина, обстоятельствах. Это совпадение, а не
пророчество, потому что, зная геологию Алтая, был убежден, что там
будет найдено не одно месторождение ртути. Однако среди алтайских
геологов родилась легенда, соответствующая содержанию рассказа.
"Путями Старых Горняков" не содержал никаких научных новшеств и
остался памятью труда геологов. Читатели Оренбургской области отметили
место действия рассказа мемориальной доской.
"Олгой-Хорхой" не оправдал надежд на находку в недоступных местах
Гоби особого червеобразного животного, убивающего на расстоянии.
Недоступные прежде районы Гобийской пустыни сейчас обстоятельно
исследованы. Очевидно, "кишка-червяк" монгольского фольклора относится
к животному, ныне вымершему, но сохранившемуся в народных преданиях,
подобно волосатому носорогу и мамонту у юкагиров нашего Севера или
снежному человеку гималайских шерпов.
Рассказ о великолепном паруснике "Катти Сарк" исполнился до
конца. Только корабль поставлен в музей не американцами, как я написал
в первом варианте 1942 года, а самими англичанами. Судя по письмам
английских читателей, мой рассказ в первом варианте, переведенный и
опубликованный в Англии, сыграл известную роль в "освежении" памяти
"Катти Сарк" у народа, построившего этот изумительный клипер.
"Голец Подлунный" в первом варианте назывался "Сумасшедший танк",
но был сочтен мною неудачным и полностью переделан в хроникальное и
точное описание одного из моих сибирских путешествии. Фантастическое
ядро рассказа - находка пещеры с рисунками африканских животных и
бивнями слонов - неожиданно зазвучало реальностью после открытия А.В.
Рюминым рисунков Каповой пещеры, правда, не в Сибири, а в Башкирии (и
без склада слоновой кости). Вероятно, предчувствие подобных находок
говорит о возможностях дальнейших открытий пещер типа описанной в
"Гольце Подлунном". Тогда окончательно снимается фантастика рассказа.
Интересно отметить, что ныне утраченное искусство размягчения слоновой
кости, о котором я напомнил в рассказе "Эллинский Секрет", оказалось
известным еще в незапамятной древности. Недавняя находка О.Н. Бадером
у города Владимира палеолитического погребения двух мальчиков
показала, что люди того времени владели искусством выпрямлять и гнуть
мамонтовые бивни. В могиле оказалось прямое копье из цельной
мамонтовой кости (бивня) свыше двух метров длины.
Второй цикл рассказов был написан после того, как первые семь
удостоились опубликования сразу в нескольких журналах. Он отличается
большей широтой "необыкновенных" научных проблем. Я увидел, что даже
сложные, далекие от разрешения гипотезы или необъяснимые открытия
вызывают живой интерес читателей, лишь бы за ними стояла ощутимая
перспектива новых путей в науке.
За исключением романтических "Белого Рога", "Обсерватории
Нур-и-Дешт" и "Последнего Марселя", в рассказах 1944 - 1945 годов
отразились неразгаданные и, казалось бы, непосильные для исследования
вопросы тех наук, которым я посвятил свою жизнь, - геологии и
палеонтологии. Неполнота геологической летописи, занимавшая меня тогда
уже на протяжении всех двадцати лет научной деятельности, заставила
сконцентрировать все знания и опыт в создании теоретических основ для
хотя бы частичного заполнения пробелов великой исторической книги
природы.
В 1943 году окончательно сформировалась та новая отрасль
исторической геологии и палеонтологии - тафономия, которая в 1952 году
была отмечена Государственной премией. Но и после того потребовалось
еще около двадцати лет, прежде чем тафономия получила мировое
признание. Строго говоря, даже до сей поры она еще не внедрилась в
историческую геологию полностью. Это показывает, насколько тафономия
опередила геологическую мысль тех лет.
В документах геологической летописи, как бы остроумно мы ни
решали ее загадки, существует безнадежная недостаточность. Нет надежды
увидеть человеческими глазами хотя бы мимолетные, случайные, но
цельные живые ландшафты давно минувших времен, облики животных и
растений, вид тогдашних скал и рек, озер и морей...
Безнадежность не смирила стремления к познанию и заставила
обратиться к грезе о картинах прошлого, якобы запечатленных в горных
породах и в особых случаях освещения и отражения предстающих перед
внимательным взором исследователя. Так родился рассказ "Тень
Минувшего". Опыты основателей фотографии со световыми отпечатками без
бромосеребряного процесса послужили научным обоснованием
"сверхнеправдоподобной правды", как выразился в своем письме один из
читателей. Три года спустя известный физик Денис Габор выдвинул
теоретическое обоснование голографии.
Профессор Ю.Н. Денисюк, создатель практической голографии в нашей
стране, сказал в недавнем интервью, что именно рассказ "Тень
Минувшего" разбудил мечту, побудившую его заняться голографией, хотя
возможность технического ее осуществления сначала казалась ему делом
почти невозможным. Это признание выдающегося физика не только приятный
подарок писателю-фантасту, но и доказательство предвидения
возможностей науки в простом полете воображения.
Интересно, что я почти инстинктивно понимал, насколько
"проявление световых отпечатков прошлого", как оно сформулировано в
рассказе, зависит от силы источников света, направляемых на отпечаток,
но по тому времени не мог говорить ни о чем другом, кроме магниевой
лампы. Изобретение лазера сразу же дало надежную базу техническому
осуществлению голографии.
Широкую известность приобрел рассказ "Алмазная Труба". Двенадцать
лет спустя после его написания на письменный стол, за которым был
написан рассказ, легли три алмаза из первых добытых в трубке,
расположенной на Сибирской платформе, правда, южнее места действия
"Алмазной Трубы", но точно в той геологической обстановке, какая
описана в рассказе. Кстати, я написал, что распространение трубок
должно быть весьма широким, и убежден, что трубки будут найдены и
севернее.
Как мне рассказывали мои коллеги-геологи, ведшие поиски алмазов,
они таскали в своих полевых сумках книжку рассказов с "Алмазной
Трубой". Секрет этого удивительного на первый взгляд прогноза прост:
будучи сибирским геологом, я, несколько лет занимаясь тектоникой
древних щитов, подыскал геологические условия, очень близкие с
африканским щитом, после того, как многие годы изучал Африку. В
рассказе я придумал находку трубки геологическим отрядом, в
приключения которого вложил испытанное в собственных маршрутах, как то
сделал в "Гольце Подлунном". Разумеется, я принял во внимание все
известные по тому времени факты: существование зоны повышенного
давления под Сибирской платформой, аномалии силы тяжести и пластовые
интрузии тяжелых основных пород, описал, что основными спутниками
алмазов должны быть алые гранаты - пиропы, а вмещающими породами -
кимберлиты.
Все это до такой степени точно совпало с найденными двенадцать
лет спустя месторождениями, что фантастический рассказ "Алмазная
Труба" стали рассматривать как научный прогноз. Нашлись даже люди,
которые обвинили меня в присвоении чужих открытий, именно "теории"
проф. Н.М. Федоровского, забыв, что фантастический рассказ не
претендует на научную теорию, и упустив из виду, что я - исследователь
Сибири. На поверку оказалось, что никакой "теории" у Федоровского не
существовало. Все его высказывание о возможности находки месторождений
алмазов заключается в одной строчке его популярной книги 1934 года:
"Тип же южноафриканских месторождений пока что не встречен, возможно,
что он будет найден в многочисленных вулканических областях Сибири и
Северного Урала".
Подобные высказывания у геологов, работавших в Сибири или на
ультраосновных массивах Урала, встречаются начиная с 1912 года (Я.А.
Макеров). Я привожу здесь этот случай в качестве курьеза. Пожалуй, это
первый раз, что автор научно-фантастического рассказа подвергся
обвинению, хотя бы и клеветническому, в присвоении чьей-то научной
теории! Правда, в 1945 году англо-американского научного фантаста
Олафа Степльдона ФБР обвинило в разглашении сверхсекретнейшей
информации об урановой бомбе, тогда еще "Манхеттенском проекте".
Степльдону удалось доказать, что фантастическое описание бомбы
опубликовано им еще в 1932 году, когда даже сам Эйнштейн не помышлял о
техническом осуществлении уранового взрыва. Когда ретивые секретчики
поостыли, то им стало ясно, что процесс изготовления урановой бомбы,
особенно на первых стадиях, на самом деле тысячекратно сложнее, чем
описанный фантастом. Одно лишь разделение изотопов представляло собой
задачу такой технической трудности, что только гигантские затраты и
ряд гениальных инженерных и научных догадок смогли преодолеть барьеры
на пути к созданию убийственного оружия. Это случается в науке
настолько часто, что может быть возведено в закономерность. Так и
общепринятая гипотеза происхождения алмазов в трубках прорыва из
стокилометровых глубин земной коры, которую я положил в основу
рассказа, в свете последних наблюдений оказывается неполной, а генезис
алмазов гораздо более сложным. Здесь не место обсуждать вновь открытые
факты. Скажу только, что внутри кристаллов сибирских алмазов случается
находить органические вещества и даже тонкие веточки растений! Это не
вяжется с чудовищными давлениями и глубинами эклогитовой зоны.
Очевидно, гипотеза происхождения алмазов будет в самое ближайшее время
пересмотрена.
Рассказ "Бухта Радужных Струй", к сожалению, не привлек внимания
ботаников или биохимиков к исследованию удивительных свойств
"почечного дерева" (эйзенгартии) современными средствами. Этот долг -
за учеными молодого поколения.
Судьба рассказа "Атолл Факаофо", ныне кажущегося устарелым, не
совсем проста. Основная идея и цель написания рассказа - изучение
коренных пород океанического дна - зародилась у меня еще в первые годы
геологической работы. В 1930 году я написал научную статью, в которой
пытался обратить внимание региональных геологов на необходимость
добывания образцов коренных пород из глубин океана и указывал места
океанических впадин, где возможно зацепить при драгировании подводные
обнажения этих пород.
Скудные возможности научных изданий тех лет заставили меня
послать статью в авторитетный немецкий геологический журнал "Геологише
Рундшау". Она вернулась с довольно обстоятельным разгромным отзывом
крупнейшего в те годы специалиста по геологии морского дна профессора
Отто Пратье. Он заявил, что статья представляет собою химеру. Все дно
океанов и морей сплошь покрыто рыхлыми позднейшими осадками, из-за
которых недоступны коренные породы, и при современной технике нет
никакой возможности добывать образцы их. Жаль, что заметка не была
напечатана. Я мог бы записать себе "в актив" еще прогноз, на сей раз
обставленный "научно". В действительности коренные породы
океанического дна в очень многих местах выступают из-под рыхлых
осадков. Правда, как и в случаях с "Алмазной Трубой", истинное
состояние дела оказалось много сложнее, чем представлено было тогда. В
упомянутой статье я обещал читателю, что всего два-три образца
коренных пород, добытые из глубочайших океанических впадин, сразу же
разъяснят спорные проблемы геотектоники, особенно вопрос постоянства
материков и океанов. Ныне огромные корабли, например "Гломар
Челленджер", ведут глубоководное бурение, добывая большие колонки
геологических разрезов. Бурение еще не проникло в наиболее глубинные
области, хотя недавно советской океанологической экспедицией был добыт
образец очень тяжелой ультраосновной породы из глубокой впадины
Индийского океана. Выяснилась геологическая сложность строения
коренных пород дна морей, в общем не уступающая материкам. Изучение
морского дна двинулось вперед такими темпами и с такими огромными
затратами, какие не могли мне представиться в фантастическом рассказе,
написанном в 1944 году. И все же современные методы изучения геологии
морского дна кое в чем еще уступают описанным в "Атолле Факаофо", Еще
нет телевизоров, могущих обозревать большие участки дна на лишенных
света глубинах. С появлением когерентных источников света - лазеров,
такие приборы, конечно, будут созданы, но пока их нет. Нет и
аппаратов, способных бурить на больших глубинах и связанных с кораблем
лишь кабелями для подачи энергии. Нет машин, способных работать в
воде, как в воздушной среде, без столь трудно достижимой для больших
давлении герметичности. Все же пока телевизор капитана Ганешина
остается фантастическим.
По сравнению с "Атоллом Факаофо" написанный на четыре года
позднее рассказ "Адское Пламя" полностью устарел технически. Я включил
его в данное издание ввиду его вполне современной направленности
против гонки вооружений. Также любопытно показать, по какому вектору
наиболее ускоряется научно-техническая мысль современности. Описанная
мною ракета с направляющим коридорным наземным устройством выглядит по
сравнению с современными самонаводящимися на цель ракетами-роботами
оружием давнего прошлого.
Последний из рассказов второго цикла, вернее, небольшая повесть
"3вездные Корабли" после опубликованных ранее на 15-20 лет "Аэлиты",
превосходного рассказа "Чужие" А. Волкова (1928 г.) и космических
вещей А. Беляева, возобновил космическую тему в нашей литературе.
Повесть не сразу получила признание и подверглась критике с позиций
вульгарного материализма с его геоцентризмом тогда авторитетного
метафизика-космогониста Джемса Джинса. Пришельцы далеких миров,
достигшие высокой ступени общественного развития в очень давние
времена, пугали некоторых критиков. В результате "Звездные Корабли"
были напечатаны лишь через три года после написания, в декабре 1948
года. До сей поры ископаемые кости, пробитые какими-то орудиями,
привлекают особое внимание исследователей. Однако во всех известных
случаях кости с подобными повреждениями получили иное объяснение,
обходящееся без привлечения человеческой руки. Зато уж тема пришельцев
из иных миров, некогда посетивших нашу планету, настолько широко
распространилась в литературе всего мира, что надоела читателям,
варьируясь в самых различных сюжетах, от библейских пророков до
детективных приключений с летающими тарелками.
И все же "Звездные Корабли" остаются особняком по связи времен
через геологическое прошлое нашей планеты, во время которого она
проделала гигантский путь по Галактике.
Перед третьим циклом рассказов, помимо научной работы, я был
занят более объемистыми литературными произведениями. После почти
пятнадцатилетнего перерыва написал "Сердце Змеи" как дополнение к
роману "Туманность Андромеды" о первом контакте землян с иной звездной
цивилизацией. Затем переделал "Катти Сарк" по полученным новым
материалам, уже после постановки клипера в специальный музей-док около
Гринвича в Англии. Рассказ о подвиге геолога "Юрта Ворона" почти
документален, перевал Хюндустый Эг существует, и, возможно, там будет
когда-либо открыто крупное месторождение металлических руд. Я поставил
в этом рассказе также вопрос о новых наименованиях женских
специальностей в современном русском языке. Это осталось без внимания.
В третьем цикле "Афанеор, дочь Ахархеллена" не принадлежит к
научной фантастике и написан в память о замечательном русском
путешественнике, докторе Елисееве, исследователе очень интересного
народа туарегов обитателей центральных районов Сахары. Этот рассказ
историко-этнографический из области которая меня интересует не меньше
фантастики и к которой принадлежит повесть "На краю Ойкумены" и роман
"Таис Афинская". И наконец, "Пять Картин" - научно-фантастический этюд
в поддержку творчества художника А.К. Соколова, ныне уже признанного
мастера космической тематики. В рассказе впервые поставлен вопрос о
переброске пресной воды со льдов Антарктики в засушливые зоны.
Немало читателей интересовалось, были ли допущены какие-нибудь
ошибки и неточности, обнаруженные после опубликования.
В рассказах первых двух циклов их практически не было. Тем
досаднее погрешности, допущенные в первом издании повести "Сердце
Змеи", вышедшей в журнале "Юность". Я в то время путешествовал в Китае
и не мог выправить корректуры, а редакторы не без основания
понадеялись на мой научный авторитет. Сам не понимаю, как я смог
перепутать атомные числа с зарядами у столь обычных элементов, как
кислород и фтор. Но случилось именно так, и я подвергся ехиднейшей
экзекуции со стороны одного аспиранта МГУ. Молодой человек заявил, что
ежели в повести столь грубые ошибки, то она вообще не заслуживает,
чтобы ее читали. С молодыми учеными шутки плохи! На мою удачу,
аспирант не был осведомлен в иных науках. Злосчастное "Сердце Змеи"
таило еще худшую ошибку, с вежливым недоумением указанную мне
ветеринарным врачом из Оренбурга. Описывая операцию с помощью
запущенного внутрь кишечника прибора, я построил ход операции через
анальное отверстие. Это описание (уже в чистовике рукописи) показалось
мне некрасивым, и хирургическая "сколопендра" была запущена через рот.
Однако я забыл переправить последовательность кишок, анатомия
человеческого кишечника получилась "вверх ногами" (а корректуры не
было). Это чрезвычайно нелепое упущение показало, что
писателю-фантасту следует быть внимательным нисколько не меньше
ученого в момент опыта или наблюдений.
Иногда читатели какого-нибудь из переизданий, приняв год
напечатания за дату первой публикации вещи, попрекали меня
архаичностью технических данных.
Сравнение научных проблем в рассказах первых двух циклов 1942 и
1944 годов с современным состоянием науки дает любопытную картину.
Выбор "необыкновенного" из тысячи задач, стоявших перед наукой, не был
случаен. Ощущение важности этих вопросов носилось, так сказать, в
воздухе, будучи отражено в научных дискуссиях, рискованных гипотезах,
намеках в популярных или строго научных статьях.
Наиболее часто в интервью, читательских письмах и беседах меня
спрашивали, каким образом проблемы науки, еще находившиеся в
зачаточном состоянии, нашли в рассказах разгадки, которые в общих
чертах совпали с реальными решениями много лет спустя.
Не обладаю ли я неким даром пророчества, точнее, предвидения?
Мне думается, что такая таинственная способность, во всяком
случае в рассказах о необыкновенном, отсутствует. Кроме полета
воображения и интуиции, координат для заглядывания в будущее нет. Как
для воображения, так и особенно для точной интуиции необходимо знание
множества сопредельных фактов и явлений, широкая энциклопедичность,
воспитанная разносторонностью интересов, помноженной на вместительную
память.
Энциклопедичность образования очень помогала мне в науке. Удалось
подчас проявить загадочную для моих коллег интуицию в решении вопросов
разного калибра.
Та же интуиция помогла и в моих рассказах.
Требование развития интуиции жизнь предъявляет ко всякому
творческому работнику.

Сентябрь, 1972, Профессор И.А. ЕФРЕМОВ
Ново-Дарьино

Иван ЕФРЕМОВ

АДСКОЕ ПЛАМЯ

Тяжелые грузовики раскачивались и глухо урчали в знойной пыли.
Массивные баллоны с хрустом давили поросли колючек. Горячий ветер
задувал под тенты, сохли и трескались губы людей, скучившихся на дне
кузова, под надзором конвойных с автоматами.
Машины бросало из стороны в сторону на кочковатых песках, головы
усталых людей вяло мотались. Лязгали и гремели замки бортов, назойливо
колотились на ветру распахнутые брезентовые стенки, шестерни передач
тянули безнадежно унылую песню.
На сотни миль вокруг простиралась Большая Песчаная Пустыня
северо-западной Австралии. Машины пробирались к какой-то неведомой
цели, скрывшейся за серой пылевой завесой тусклого горизонта.
Озлобленные тяжелой дорогой и жарой, водители упрямо гнали, форсируя
моторы, не обращая внимания на рытвины и бугры бездорожья и не
церемонясь с живым грузом, плотно забитым в раскаленные железные
кузова.
Ауробиндо сидел среди товарищей по несчастью в предпоследней
машине, прижатый к горизонтальному ребру борта. Это ребро, точно
осатанелый враг, беспрерывно толкало его в наболевшее плечо. Но мысли
индуса были далеко. В тысячный раз перебирал он в памяти все, что
привело его к этой участи. В тысячный раз спрашивал он себя, не
допустил ли ошибки, согласившись променять тюрьму на родине, в Южной
Африке, на работу здесь, в три раза сокращавшую срок его заключения.
Около двух месяцев прошло со времени суда, который, несмотря на
благоприятные показания многих свидетелей, знавших Ауробиндо с
пеленок, несмотря на умелую защиту опытных адвокатов, приговорил его к
трем годам тюремного заключения. Ведь он был индус, и его защитники
тоже были индусы...
В тюрьме, в тишине одиночной камеры, он мог без конца предаваться
своим мыслям. Индус не думал о мести при воспоминании о подлом
предательстве, бросившем его в тюрьму, опозорившем его имя, повергшем
в отчаяние его родных. Ауробиндо понял, что жизнь столкнула его с
огромной и безжалостной системой, составлявшей основу благополучия
другого, обладавшего властью и силой, государства. Те подлецы были
только частичками, неотвратимо включенными в ход всей машины... Он
думал бороться с произволом властей оружием интеллигентного
человека - противопоставить их уму и знаниям, их воле и философии свой
ум и свою философию. А они в мгновение ока применили к нему грубую
силу, обошлись с ним как с низким преступником. С глубокой печалью
Ауробиндо прощался со своими юношескими мечтаниями. Он думал идти по
жизни бесстрастным, чистым и далеким от всей ее мелочности, тоски и
убожества, постепенно совершенствуя себя в духе великих установлений
Веданты. Отстранясь от всего недостойного, не преследуя никаких личных
целей, кроме самовоспитания, он думал быть неуязвимым для ударов
судьбы. Но вся его жизнь сломилась от первого серьезного столкновения
с судьбой, подобно вот этой веточке кустарника, только что вдавленной
в песок тяжелым колесом автомобиля.
"Легко быть хорошим среди хороших, много труднее быть хорошим
среди плохих" - так говорил новый его друг, зулус Инценга. Ауробиндо
встретился с зулусом, тоже студентом, только другого, Блюмфонтейнского
университета, в тюрьме, в которую тот попал по столь же подлому
обвинению, как и он сам. Инценга сообщил ему, что среди заключенных
производится набор на тяжелые работы в Австралийской пустыне, где
белые не могут работать из-за жары, а цветные рабочие бегут вследствие
трудных условий. За год работы там осужденным не за слишком тяжкие
преступления засчитываются три года заключения. Зулус советовал
Ауробиндо рискнуть и отработать год, зато быстро покинуть тюрьму и
вернуться к жизни. Индус согласился и оказался вместе с двумя сотнями
подобных ему заключенных - негров, индусов, малийцев - в Австралии. Но
сейчас, несмотря на то что неунывающий Инценга находился за несколько
десятков метров от него, в другом грузовике, Ауробиндо терзался
сомнениями. Тупое существование изнуренного рабочего скота среди таких
же отупевших товарищей было очень тягостно нервному индусу. Ауробиндо
начинал мечтать о покое тюремной камеры, где он мог хотя бы спокойно
размышлять, погружаясь в философскую флегму. Но как только он начинал
думать о сроке, то сразу ощущал прилив сил, угасавшая в душе надежда
возрождалась снова...
Грузовик повернулся, солнце позолотило запыленные складки
брезента, остро напомнив индусу складки занавесей в его родном доме.
На мгновение Ауробиндо унесся мыслями в тот далекий и недоступный ему
мир.

Ауробиндо шел, гордо неся голову в белоснежном тюрбане. Прямые
улицы Иоганнесбурга были полны тяжелого зноя. Запах разогретого
асфальта смешивался с перегаром бензина. Прохожие, редкие в этот час
январского солнцепека, укрывались под рядами белых навесов, затенявших
витрины магазинов.
В подъезде большого дома прятался пожилой газетчик, хрипло и вяло
выкрикивавший последние новости. Ауробиндо, поравнявшись с ним, был
выведен из задумчивости.
"Мэлан отстаивает свои позиции в комитете ЮНО с прямотой и
твердостью истинного британца... Мы не позволим вмешиваться в наши
внутренние дела... Долой коммунистическую пропаганду и слезливое
сочувствие индусам!.." - хрипел газетчик, обмахиваясь пачкой свежих
листов.
Молодой индус поспешил взять газету, стараясь не замечать лукавой
гримасы старого пропойцы.
Худшие опасения оправдались. Ни полные истинно человеческой
гуманности выступления лидеров Советского Союза, ни заявления
делегатов Индии не имели результатов. Реакционеры в правительстве
Южно-Африканского Союза продолжали неистовствовать, а Совет
Безопасности не хотел вмешиваться... Смутное ощущение надвигающегося
несчастья легло на душу Ауробиндо. Мысли индуса перенеслись к своим
соплеменникам. Как по-разному воспринимают они полосу притеснений
здесь, в этой стране, ставшей для многих второй родиной!.. Ауробиндо и
не знал никакой другой родины. Да разве в Ориссе, где родился его
отец, индусы в лучшем положении? Он вспомнил молодого Ананд-Наду с
обогатительной фабрики де Бирса, посещавшего вечерние курсы, где
преподавали студенты-добровольцы. Ауробиндо нередко беседовал с ним,
отдавая должную дань силе его ума. Теперь Ананд-Наду в тюрьме, и с ним
несколько сот индусов - тех, которые думали серьезно бороться с
притеснениями... Вот и весь их короткий путь. Разве не более прав он,
последователь Веданты, носящий имя величайшего философа Индии
Ауробиндо Гоза? Внутренний путь усовершенствования - вот та
единственная дорога, которая приведет его к торжеству над
угнетателями, над их грубой силой и животными инстинктами. И все же он
не мог не думать о тех, в тюрьме, без чувства невольного уважения.
Много других покорно склонилось перед неизбежной судьбой. Одни - с
отчаянием, другие, богатые, - с надеждой на продажность чиновников и
судей. Но его путь - ни тот, ни другой.
Молодой индус незаметно дошел до своего дома. Длинный проход
подворотни встретил его приятным полумраком. Домашние отсутствовали, и
Ауробиндо быстро прошел в свою комнату, выходившую в глубину двора. За
приоткрытой дверью послышались легкие шаги. Голос сестры окликнул его.
Девушка быстро вошла, чем-то встревоженная, с гневными словами:
- Ты знаешь, Ауробиндо? Это становится нестерпимым!.. Отца
вызывали в полицию и угрожали, что вышлют отсюда. Им не нравится, что
ты студент, скоро уже будешь врачом. Ищут, к чему бы придраться...
Будь осторожен! - Девушка подняла опущенную руку брата и прижала к
своей щеке.
Ауробиндо повернулся к сестре и ласково посмотрел на нее. Черные
глаза из-под длинных ресниц ответили ему преданным взглядом. Бронзовое
лицо сестры, как всегда, обрадовало Ауробиндо своей нежной красотой,
часто свойственной дочерям индусского народа. Ауробиндо нежно коснулся
иссиня-черных волос, прикрытых голубой шелковой кисеей, и стал уверять
сестру, что ему ничего не угрожает. Если бы он знал, что через два дня
будет увезен в полицейском автомобиле как тяжкий преступник!..

На северной окраине пустыни Джибсона протянулась унылая гряда
холмов красного песчаника. Вокруг, насколько хватал глаз, простиралось
скопище бесчисленных бугров песка, поросших пучками редкой и высокой,
неимоверно колючей травы - спинифекса. Резкий ветер почти не колебал
ее жестко торчащих вверх серых побегов, но зато наполнял воздух тучами
пыли, сквозь которую даже свет ослепительного солнца казался
красноватым. Этот красноватый свет, красные пятна голого песка между
редкими пучками спинифекса, красные скалы на склонах холмов
подчеркивали безжизненность пустыни, казалось затерявшейся на краю
света. Высокие заросли малли-скреба - эвкалиптового кустарника -
тянулись полосами среди песчанниковых гряд, но лишь усиливали
безотрадное впечатление мертвым сизо-зеленым цветом своей жесткой,
повернутой ребром к небу листвы.
На востоке горизонт был яснее, и там очень далеко едва выступала
среди песчаного моря в призрачной голубой дымке острая вершина горы
Разрушения. Но на западе в багровой дымке пыльного воздуха виднелись
неожиданно четкие контуры каких-то построек, стальных вышек. Ночью
зрелище было еще более поразительно. В непроглядной тьме горели, как
большие звезды, яркие огни сторожевых вышек, разливалось общее сияние
освещенных зданий, мастерских, строительных площадок...
Зулус Инценга, тщательно подбирая все крошки драгоценного табака,
набивал самодельную трубку. Оба товарища лежали рядом на самом краю
деревянного помоста, под низкой крышей без стен - месте ночного отдыха
сотни рабочих. Сильные электрические лампочки на высоких столбах
бросали резкий свет в глубину мрака пустынной ночи. Где-то направо, у
колючей ограды, слышались ленивые шаги часового. Почему-то на всей
территории строительства было много охраны, хотя бежать из лагеря в
окружающую пустыню было то же самое, что попросту повеситься.
Слабое дуновение ветра чуть обвевало обнаженные тела - индус и
зулус были в одних набедренных повязках. Черная кожа и бронзовая
одинаково отблескивали в свете сторожевых фонарей, падавшем на край
помоста. Ауробиндо растирал свои руки - они превратились в мозолистые,
грубые лапы с исковерканными ногтями. Когда-то, бесконечно давно, он
мечтал о тончайших операциях нервной хирургии. Представив себе такую
операцию, производимую своими лапами, он горько улыбнулся. Инценга
раскурил трубку и, как бы угадав мысли индуса, сказал:
- Забавно подумать, что тут вот, в этой безлюдной пустыне, лежат
два студента, девять месяцев работавшие землекопами и каменщиками.
Должно быть, мир очень богат медиками и гидрогеологами... - Зулус
невесело рассмеялся. - И как зависит человек от своей жизненной
обстановки!.. Вот мы с тобой в Австралии - такой интересной стране,
когда-то называвшейся раем для белого человека. А что мы видели здесь,
кроме пустыни? Даже высадить нас сумели в самом унылом порту... Где-то
растут исполинские леса пятисотфутовых эвкалиптов, расстилаются
цветущие просторы голубых трав, плавают черные лебеди... А как
интересна Австралия для людей нашей науки - гидрогеологии! Огромные
бассейны подземных напорных вод, очень древних по своему
происхождению, - таковы и наши артезианы здесь, в этом гиблом месте.
Большинство этих вод горячие - Австралийский материк таинственным
об